Снаряды, падая вниз, разрывали в клочья землю, там, где двигалась османская армия, что шла выбить нас с занятого рубежа.

Пускай не все снаряды попадали в идущих солдат, но те, что всё же влетали во вражеское постарение, собирали кровавую жатву, разрывая и раскидывая османские тела.

От воздушной атаки османы побежали вперёд, под обстрелы артиллерийских орудий, а в мои уши, то и дело влетали крики моих солдат, что не прекращая, начали арт обстрел, то и дело меняя наводку пушек.

Уши закладывало, от, постоянно грохочущих орудий, а дым и пыль стали покрывать наши боевые укрепления.

Там же, куда падали снаряды, рвалась земля, осыпая бегущих от внезапной атаки, османских солдат, и засыпая тех, кто был менее удачлив, угодив в эпицентр взрывом.

Артиллерийские расчёты громыхали недолго, но стоило орудиям отгреметь, как через какое-то время на возвышении дальнего холма появилась конница, что в отличие от пехоты, практически не пострадала.

Сразу же отовсюду послышались звуки затворов автоматов, а османская конница, словно неуправляемая лавина, стала сходить с холма.

Мои руки же, будто заведённые, стали складывать печати, поднимая в небо сотни сотворённых мной птиц, что, взлетая в небо, меняли свою суть, становясь огненными вестниками разрушения.

Стоило моим призванным снарядам подняться в небо, как первые османские всадники достигли низины, и влетели в ковёр из колючей проволоки.

В ту же секунду ржание коней, что, запутываясь в колючке, ударило по ушам, а сами лошади валились на землю, скидывая всадников, вминая солдат в колючий ковер и землю.

Стоило этому произойти, как зазвучали пулемётные очереди, а мои птицы, словно трассера устремились к несущемуся на нас османскому войску.

Меж тем, попавшие в смертельную ловушку османские солдаты, метались в низине, пытаясь не увязнуть в колючей проволоке, и стрелять по укреплённым позициям моих солдат.

Но чем больше с холма слетало вражеских воинов, тем меньше шансов было у османских отрядов на выживание.

Грохотали пулемёты, к которым добавлялись трели автоматов, а где и вовсе были слышны взрывы от разрывов гранат.

Османы увязали в низине в колючем аду, натягивая своими телами железные путы, что тянули их в разные стороны, становясь одним движущимся копром, а свинец, косил врагов штабелями, не разбирая людей и лошадей.

Казалось, что в этом аду от плотности огня, начинала подниматься температура воздуха, а кровь текла рекой, заполняя всю низину.

Грохот оружия и крики на родном и вражеском наречии, могли заставить оглохнуть, а бой всё набирал обороты.

Мои штурмовые отряды вели плотный огонь по неприятелю, что остервенело, отстреливаясь, шли по трупам сослуживцев, которые навсегда завязли мёртвыми телами в колючей западне.

Когда большая часть конницы была уничтожена и наши опорные рубежи уже в большем роде стали штурмовать солдаты пехоты, что могли, не бояться колючего поля, ведь оно уже забрало в свои объятия всех, кого только могло, от чего Османы бежали в низине, словно по ковру, сотканному из своих сослуживцев. В дело вновь пошла артиллерия.

На самых первых укрепрайонах показались простые пушки, и прогремели первые выстрелы, погружая нашу высоту в клубы пушечного дыма.

Шрапнель, вырываясь из орудий, влетала во вражеские отряды, что только хотели штурмовать высоту и, пробивая самые первые ряды османских солдат, неслась дальше, сметая вражескую пехоту навсегда с карты военных действий.

Всюду слышались крики командиров отрядов и простых солдат, о перезарядке орудий и оружия, что не утихало ни на секунду, отправляя в ад двухтысячное войско османской аритмии, что шло выбить нас с занятой земли.

— Залп! — Орали артиллеристы, умудряясь перекрикивать, автоматные и пулемётные выстрелы.

— Перезаряжай! Давай-давай! Залп!

И снова выстрел, и густой дым, а в низину летят гранаты, поднимая в воздух кровавое месиво, чьи отголоски долетали уже до первых окопов укреплений.

— Тащи патроны! Боекомплект на перерасходе! Быстрее! Черти лезут! — Практически отовсюду слышались голоса моих штурмовиков.

Я же стоя в центре событий, и ни на секунду не прекращал применение боевых родовых техник, что, то и дело погружали низину в огненное Инферно.

Запах пороха и дыма вперемешку с горящей плотью и испаряющейся от огня кровью окутал холмы и мог заставить неподготовленного и даже бывалого человека вывернуть наизнанку свой желудок в рвотном позыве.

Ожесточённое противостояние продолжалось, и настал момент, когда остатки вражеского воинского формирования рванули назад, и в это время в небо взлетели огненные сигналы, от чего из укреплённых окопов, сначала чуть ли не ползком, стали выступать штурмовые ударные группы, заливая всё впереди себя шквальным свинцовым огнём.

Враг был разбит, так и не дойдя до наших укрепительных районов, а отступающие разрозненные отряды методично преследовали штурмовые отряды и вели стрельбу снайперы.

Анастасия шла по лицею, и кожей чувствовала напряжение среди учащихся самого значимого учебного заведения империи.

Эйфория тылового величия и боевого азарта лицеистов обернулась суровой реальностью военного времени.

Изначальных вестей, как все думали о сокрушающем ударе имперской армии, не последовало, а вскоре и вовсе поползли слухи, что армия начала нести серьёзные потери и с трудом удерживает свои рубежи.

Изначальные слухи, которые воинственные лицеисты, воспринимали, как чепуху, сменились первыми весточками с фронта, в лице родных и близких знакомых.

Аристократы, что были неотъемлемой частью военного блока империи, один за другим стали возвращаться домой.

Кто-то возвращался живым, но тяжелораненым, а кто-то лишь для того, чтобы тело предали земле.

Ровно в этот момент по высшему обществу поползли неутешительные слухи, что не всё так гладко, как все думали изначально. Что силовой блок вскоре начнёт нуждаться в новых военных, как из простого люда, так и из аристократов, что являлись потенциальными офицерами.

Всё это грозило обернуться большими проблемами для среднего сословия аристократов, и тех, кто не был приближен к императорскому дворцу.

Аристократы начинали понимать, что сокрушительной быстрой победы не предвидится, и это влечёт необратимые последствия.

Анастасия пару раз присутствовала при разговорах своей бабушки с теми или иными аристократами, и сама воочию слышала напряжённые разговоры.

Графы и князья, что были вдали от имперского эшелона власти, роптали и высказывали негодования вкупе с опасениями.

Как уже понимала Анастасия средняя прослойка общества, уже начинала ожидать худшего, что и отражалась на лицеистах, которые должны были вскоре пополнить аристократическое общество империи.

Анастасия видела угрюмые лица парней, что, собираясь в компании, понуро обсуждали ситуацию на фронте и в обществе. Ведь теперь это уже касалось их семей и непосредственно самих молодых аристократов.

Все боялись, что император, что словно не знал, что делать, из-за больших потерь и отрицательных результатов на всей линии фронта, начнёт призывать на войну крестьян и горожан, что ударит неотвратимыми последствиями по всем отраслям империи, и поставит под удар разорения многих мелких аристократов.

Но не только этого опасались зажатые между народом и привилегированным классом аристократы. Ведь как слышала из бесед гостей своей бабушки, что чем больше будут призывать простых людей, тем больше понадобится офицерского состава. Значит, даже далёкие от военного ремесла аристократы пойдут на фронт, а младший офицерский состав пополнят лицеисты, как это уже было в Русско-Французскую войну, когда только самая малая часть высшего света смогла избежать военного призыва.

Вот и напрягались сыновья и дочери аристократов, боясь разорения или попадания на фронт. Теперь уже лицеисты не смеялись в бравадах сокрушительных побед, а цепко собирали любые сплетни с фронта. Общество замерло в страхе перед неизвестностью, что нависла над всей империей.